КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Фанфик по Х

Перевод Сфенц

В нем есть что-то непрочное. Что-то надтреснувшее и неправильное, что-то хрупкое. Он одно из самых красивых человеческих существ, которых я когда-либо видел, но одно прикосновение - и он разбивается на части. Даже самый легчайший удар будет слишком для этого особенного кусочка стекла.

Однако звенящий хрусталь издает свою собственную музыку, длящееся несколько мгновений очарование перед разрушением.

Так что когда другой дотронулся до него, а он не разбился, я воспринимаю это как личное оскорбление. В конце концов, добыча Сакуразукамори - это добыча ТОЛЬКО Сакуразукамори. И есть что-то тревожное в том, что кто-то еще слышит прозрачные колокольчики его боли.

Этот кто-то рассердил меня, сделав это, а затем он еще больше разозлил меня, говоря двусмысленными догадками, торжествуя над тем, что он знает что-то немного большее о моей жертве, чем я. Ядовитый язык, говорящий загадками - вот сравнение, подходящее к лидеру Драконов Земли. Дождь заскользил и хлынул на землю, пока я наблюдал его уход, размышляя о причинах, заставивших его рассказать мне такие вещи, осмелиться прикоснуться к тому, что принадлежит исключительно мне. Чтобы обуздать непокорного Дракона? Это правда, что я следую планам Ангелов только когда это подходит мне.

Но на самом деле меня это не волнует. Время идет.

Его Камуи принес его в больницу после того, как мой Камуи навредил ему. Его Камуи рыдал возле операционной, а затем пробрался в его комнату, чтобы держать его за руку, после того как его перевязали и накачали лекарствами до состояния отупения. Остальные Печати и близко не были так внимательны.

Его Камуи зашел немного слишком далеко, и хорошо, что остальные Печати выпроводили его.

Возможно, это просто в его натуре переступать границы, неважно насколько опасные.

Окно легко соскользнуло в сторону, легче, чем объяснение столь позднего ночного - или точнее, раннего утреннего - визита. Облака, наконец, разошлись достаточно, чтобы позволить сумрачному свету опуститься на кровати, свету почти достаточно жидкому, чтобы дотронуться. Он наполнил комнату тем немногим цветом, что она имела, сократив его до абсолютно монохромного, включая его единственного обитателя.

Я думал, что приготовился к реальности повязок, но их белизна на фоне темных волос вновь разожгла гнев, с которым, я полагал, уже справился, закрыл в ящик и рассортировал. Бинты доминировали над его лицом, покрывая все то нежное очарование, на которое так приятно было смотреть.

"Сейширо-сан".

Болеутоляющие перестали действовать, я могу разглядеть едва уловимые отличия между голосом, затуманенным болью и затуманенным лекарствами. Зная его, он не попросил больше. Зная его, это еще одна вещь, которую надо терпеть.

Тихий шепот вздоха, а затем он признался: "Я не могу заснуть".

"Давно ты бодрствуешь?" - снова, неверный оттенок в моем голосе.

"С утра".

Потребовалось ровно четыре больших шага, чтобы пересечь комнату и сесть на его кровать и один плавный жест, чтобы поднять его подбородок в сложенных чашечкой пальцах моей руки. Одно короткое мгновение, чтобы большим пальцем нащупать его пульс.

"Я могу усыпить тебя, если захочешь" - теперь слегка зловещий тон в моем голосе был подходящим - в конце концов, у моего предложения было два значения. Конечно, я имел в виду только одно из них.

Он закрыл глаза - глаз, напомнил я себе с некоторой горечью - и просто лежал так какое-то время, взвешивая это. Несомненно, приходя к неверному заключению. В конце концов, это его дело.

А затем появился легкий намек на улыбку на его лице, эмоция, заглушенная истощением и болью, и мука, искрящаяся в одном зеленом глазу. Он выглядел серым в полумраке палаты.

"Ты можешь усыпить меня, если хочешь, но не заклинанием".

Я обдумал, было ли у меня намерение выполнить такую просьбу, рассеянно гладя одной рукой его волосы. Очень нежные, мягкие волосы, шелковые на ощупь. Пальцы дотронулись до шероховатости повязки, и я снова подумал над логикой в действиях моего Камуи. Конечно, он не хотел моего неудовольствия.

Воспоминание возникло неожиданно, образ моей матери, прекрасной как всегда, сидящей возле моей кроватки. Прямо как я сейчас.

Воспоминание о голосе…

Его глаза открылись при первых нотах тихой колыбельной, и я подавил улыбку.

Но удивление было одномоментным и медленно, медленно его лицо расслабилось, пока я пел ему полузабытую мелодию, без слов, но все же несущую в себе послание.

Лунный свет заискрился на его коже, когда последние облака уплыли с неба. Его дыхание замедлилось, выравниваясь в ритме сна, и тогда я заметил бледную руку, лежащую на моей сверху.

Я ушел на рассвете.

+++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++